Протоиерей Артемий ВЛАДИМИРОВ. Ответы на вопрсы молодежи.

Кто, по вашему мнению, из поэтов вашего списка имеет наиболее духовную поэзию? Хотелось бы узнать, что бы почитать.

О. Артемий: Вопрос тонкий. Духовная поэзия… Что это и как это?. Дело в том, что в поэзии очень много подмен бывает. И сегодня десятки поэтов, которые и пишут, и поют свои стихи. Но еще не следует, что определенная тематика обеспечивает категорию духовности. Ангел мой, ты глядишь на меня, ангел мой, я гляжу на тебя… Что это? Сила духовной поэзии? А по мне духовная поэзия:

Вот качусь я в санках

С горки ледяной…

Травка зеленеет, солнышко блестит…

Духовность там, где подлинная сила слова, и поэтому, если вы прочитаете, например, стихотворение Лермонтова «Валерик» и почувствуете, что это вынесенный из жаркого поля боя опыт русского воина, который сражался и был близок смерти, и перед вами раскроется совершенно иной мир. Поэтому у каждого поэта и у каждого писателя нужно выбирать то, что импонирует, соответствует нашему сердцу. Чуть старше мы становимся, как Патриарх Тихон, который перед смертью читал «Записки охотника», больше и глубже, выше воспринимаем слово: и прозу, и поэзию, и собираем нектар, сокрытый в словах человеческих.

– Какие найти слова для умирающего человека, который ничего не хочет слышать о святом Причащении?

– Да, с этим мы тоже встречаемся. Дело в том, что «Жизнь прожить – не поле перейти». И наша жизнь есть сумма поступков, слов, шагов, движений, и, накапливаясь, наконец, они создают либо тяжелую могильную плиту, которая придавливает умирающего, либо является для него воздушным шаром, который подымает его от земли. Я помню себя молодым пастырем, когда, приходя в дом престарелых, заходил в палату, 4-5 старушек смотрели на батюшку, как на какое-то явление из иного мира. И, если некоторые пожилые женщины начинают плакать, потому что для них священник – это Божий посланец, ангел. При всех-то наших немощах мы понимаем, кого мы представляем этим людям, которых мы видим первый и последний раз. А другие (такие тоже бывали) поворачивались спиной к вам, лицом туда, к лесу, к стене, и я чувствовал, что исходит от этой худенькой спины какая-то сила отрицательная.

– Ну а вас как зовут? – хочется все-таки протянуть руку к бессмертной душе.

– Я никто, и зовут меня никак.

– Позвольте-позвольте, но у вас же есть человеческое имя.

– Белла я.

– Ахмадулина?

– Никакая не Ахмадулина, я Розенкрейцер.

– Ну, хорошо. Скажите, пожалуйста, может быть за вас можно помолиться?

– Не надо за меня молиться.

Всегда, когда спрашиваешь, почему так, а не иначе. А потому что сердце человеческое накапливает за прошлые годы все, что оно чувствовала, все, что оно говорило. И весьма тонкая это ткань, нейрохирургия. Главное – снимать у пожилых людей предубеждение, что вы, говоря с ними о причащении, их хотите похоронить. Этот мрачный предрассудок у невежественных людей закреплен еще со времени литературы XIX века, и поэтому иные бы и не против, но им кажется, что священник – это как будто работник ритуальных услуг. До этого нужно говорить сразу: «А придет батюшка и помолится о твоем здоровье, чтобы ты, как солнечный зайчик, распрямила искривленные артрозом руки. А придет батюшка и пожелает тебе ясности ума и мирного сердца». Нужно на позитив настраивать человека, уставшего от своих страданий, и (конечно, мы не можем дерзновенно сказать – ты будешь исцелена) Боженька подаст тебе Свою помощь, ты ощутишь радость, ты обретешь крылья. И опыт показывает, что, если мы избегаем кондового подхода, иногда и батюшки грешат.

Пришел к вам первый раз в первый класс мужчина средних лет, представительной наружности, предприниматель города Васюки. А вы ему говорите: «Сын мой! Грехи твои тяготеют на тебе». Вот он, встретив такого батюшку фильма советского производства, может даже в глаз ему дать, поэтому священники тоже должны понимать свой грех и встречать, как лучезарные ангелы, своих прихожан.

– Спасибо Вам за книгу «Любовь и вера». Не напрасна ли надежда в том, что в душе юноши может быть такая нежнейшая любовь?

– Я верю, что сохранились эти принцы, русоголовые, синеокие, которые, несмотря на девушек, еще вот так вот руки за спину убирают. Московские парни говорят: «Ну что, пользуйся моментом» А рязанский юноша говорит: «Я не понимаю этих речей, мой московский друг, мне достаточно смотреть на это изваяние, я радуюсь тому, что Бог создал подобную красоту» «Ты с какой луны свалился? Ты чо, романтик?» «Я не знаю, романтик я или нет, только я вижу, что она, как путеводная северная звезда, я готов увезти ее в страну Олению» .

– Может ли армия ожесточить тонкую душу молодого человека?

– Сейчас воинское служение и все, что связано с армией, приоритетно. Сегодня наша армия, благодаря министру, которого даже не нужно вешать на доску почета, он живет своим делом, вновь обретает ту честь и достоинство, которым всегда исторически была достойна звания солдата и офицера. И думаю, что определенные силы, желающие разложить и медицину, и образование, и в армии устраивали эту дедовщину. Так строили учебку, что натравливали друг на друга представителей разных этносов, и многие, действительно, возвращались с надломленной душой. Сегодня порядка больше, сегодня созидательные задачи налицо, сегодня уже не раскладывается пасьянс, чтобы рязанского мальчика направлять куда-нибудь в Таджикистан, а узбека в Тулу. И, безусловно, армия – вещь суровая, но становление мужчины невозможно без физической нагрузки, без армейских будней. Поэтому мальчиков надо закалять, нельзя их воспитывать на женских гармонах. У семи нянек дитя без глазу.

– Были ли вы на последней выставке в Манеже? Что бы вы могли сказать о ней, что выделить?

– Еще нет. Все, что относится к истории России, Руси, династии Рюриковичей, - все это мы должны изучать и не понаслышке. История – это лучшая учительница. Не добрался еще до выставки, но, судя по тому, что заполнен Манеж до отказа и школьниками, и пенсионерами, и студентами, мои прихожане там часы проводят, и не так легко подойти к стенду. Видно, что растет историческое самосознание нашего народа назло Маккейну, Бзежинскому и прочим аборигенам.

– Какие страницы истории там открываются и обеляются?

- Слово «обеляются» немножко странное. Обелять можно то, что прежде было очернено. Я почему-то подумал: мысль эта не нова. Те исторические лица, которые, преимущественно, очернялись десятилетия прошедшие, заслуживают наибольшего внимания и пристальнейшего изучения, потому что Запад через продажных писак, бумагомарак всегда очернял тех лиц, деятельность которых была посвящена становлению русской, российской государственности и защите великой России от великих беззаконий Запада. И это просто общий принцип. Сейчас как раз пришло то время, когда вновь ставятся, скажем, на весах имя Хрущева Никиты Сергеевича с его разоблачением культа личности и предшествующих деятелей. Мы не знаем своей истории, она законсперирована, и не все знают, например, что в конце 40-х –начале 50-х годов Россия вообще должна была перестать существовать: 50 ядерных ударов должны были прийтись на все крупнейшие города Европы и Аляски, части России, и как удалось этот план мировой коалиции предотвратить, кто способствовал его предотвращению, какие были устремлены усилия – на этот вопрос нужно найти ответ. Почему история сегодня требует очень вдумчивого, взвешенного и совершенно непредубежденного подхода. Для меня история может быть запечатлена в стихотворении, которое я посвятил Александру Твардовскому.