Татьяна Николаевна Щипкова родилась в 1930 году, жила в Ленинграде, окончила романо-германское отделение университета. Позже в институте языкознания СССР защитила кандидатскую диссертацию по лингвистике. В юности она не была человеком религиозным, но дома хранилось наследство от деда-священика — иконы и Евангелие. Сферой ее научных интересов была грамматика, свои исследования она проводила на основе старо-румынских и старо-французских переводов Псалтири. Таким образом, будучи лингвистом, она скрупулезно работала над библейскими текстами и очень хорошо их знала, причем на разных языках. В 1961 году ее пригласили из Ленинграда преподавать в Смоленский педагогический институт.
В начале 70-х у Татьяны Щипковой произошли серьезные мировоззренческие перемены, она приняла бытие Божие, и долгое время оставалась наедине со свом новым состоянием. В те времена преподавателю педвуза говорить о своей вере было невозможно, да, собственно, в Смоленске, в маленьком городе, и не с кем. Много лет спустя выяснилось, что подобные процессы протекали в душах разных людей, в том же Смоленске, в том числе и среди преподавателей того же вуза, но каждый до поры переживал это самостоятельно. Татьяна Николаевна читала спецкурсы по теоретической грамматике, истории языка, преподавала латынь и была одним из ведущих специалистов кафедры французского языка. На своих лекциях она всегда оставляла время в конце и рассказывала студентам о Евангелии, о влиянии христианства на культуру, говорила тогда что Христос — это не выдумка, как писали тогда в учебниках по научному атеизму, а реальная Личность, и объясняла, почему слово «Бог» надо писать с большой буквы. Постепенно вокруг нее сложился круг учеников, с которыми у себя дома она могла говорить о вере и о Церкви уже абсолютно свободно. Одновременно в Москве она познакомилась с кругом прихожан отца Дмитрия Дудко и православными людьми из разных городов.
В середине 70-х выяснилось, что в Церковь начала открыто ходить молодежь. Сейчас приятно считать, что в те годы это были в основном интеллектуалы, интеллигенция, но это не совсем так. Мы общались с огромным количеством людей, среди которых были представители самых разных слоев. Это были художники, спортсмены, были православные бродяги, которые отказывались от советских паспортов (таких людей в ХIХ веке называли странниками), рабочие. В книге есть подборка фотографий: среди них — снимок участников семинара, один из персонажей этой фотографии — Коля Хованский. Он был слепым, работал на предприятии для слепых в Витебске и приезжал на наши встречи.
В 1978 году на квартире Татьяны Николаевны собрались православные христиане и попытались напечатать самиздатовский православный журнал «Община», редактором которого был Александр Огородников. Эта попытка была пресечена властями, Татьяну Щипкову уволили из института и лишили степени кандидата филологических наук.
В 1979 году против нее было сфабриковано нелепое уголовное дело. Ее обвинили в умышленном избиении молодого дружинника, который вместе с милицией принимал участие в обыске. Дружинник хотел силой вырвать у Татьяны Николаевны ее личную записную книжку, она стала сопротивляться. Дружиннику было лет 20, он был мастер спорта по борьбе и, естественно, он эту книжку забрал.
Суд состоялся в Ленинском райсуде города Москвы в Рождественский сочельник 6 января 1980 года. Во время суда у подсудимой случился сильнейший приступ глаукомы. Трёхмесячный этап от Москвы до Уссурийска, повторяющиеся приступы и запрет на применение лекарственных препаратов грозили полной слепотой. Бог миловал.
В уссурийском лагере, на самой границе с Китаем, Татьяна Николаевна работала на швейном производстве и тайком от начальства занималась воспитанием и образованием уголовниц, большей частью — молодых девушек. Она учила их французскому языку, читала с ними Чехова, по памяти составляла рукописные сборники любовной лирики, знакомя с Лермонтовым, Ахматовой, Кольцовым, Пастернаком. Вся эта лагерная «школа» существовала подпольно, но ни одна зечка не выдала «учительницу из Москвы»».
Описывать лагерную жизнь заключенным было запрещено даже в письмах, поэтому записи «по горячим следам» Татьяна Николаевна начала прямо в купе поезда, в котором возвращалась в Москву. Читать ее книгу страшно, страшнее, чем «Записки из подполья» Достоевского и чеховский «Остров Сахалин». Потому что по времени описываемые события к нам гораздо ближе, а еще потому, что едва ли можно надеяться на то, что с тех пор в местах не столь отдаленных и в душах наших соотечественников произошли какие-то радикальные перемены к лучшему.
