Похоронная команда. Рассказы о войне после войны

Эта книга с необычным и даже провокационным названием рассказывает о благородном и очень важном деле — поиске и захоронении останков солдат, павших в годы Великой Отечественной войны.

Её автор — поисковик Александр Савельев — пишет о том, что знает не понаслышке. Он повествует о трудном деле искренно и честно, без фальши и прикрас. Это документальные рассказы об обычных людях, делающих необычную, тяжёлую, но вместе с тем очень нужную работу, а также о тех, кто так и не дождался с фронта своих близких.

Книга написана живым языком, в ней много реальных историй, которые не могут не вызвать сочувствия и читательского отклика.

В книге много фотоиллюстраций.

О ПОИСКОВЫХ РАССКАЗАХ АЛЕКСАНДРА САВЕЛЬЕВА

Сашу Савельева его старые друзья-поисковики иногда называют Шреком Болотным. За то, что в поиске у Саши «специализация» такая сложилась – в лесных болотах искать и из болот поднимать погибших солдат Великой Отечественной. Это – уникальная работа. Штучная. Она не каждому по силам. Поэтому Савельев – Шрек Болотный.

Я с Сашей вместе в поиске ни разу не был. У меня вообще жизнь до этого пока не дошла. И работа у меня пока другая. Но с поисковиком Савельевым жизнь всё равно свела.

Шрек, говорите? Возможно. Но для меня Саша Савельев – лесник. Тот самый человек, который за порядок в лесу отвечает.

Лесники вообще исчезающий тип русских людей. Людей, которые точно знают, зачем, ради чего и как они живут на своей земле. Весь двадцатый век их уничтожали, перемалывали в мировых и локальных войнах, ставили над ними эксперименты и пытались «переформатировать». Они выжили. Они сохранились!

Лесник всегда следит за порядком в своем лесу. Не задавайте глупые вопросы! Дескать, зачем ему это надо? Просто это его лес. И болото – тоже его. Те, кто погиб когда-то за эти лес и болото – его.

Я нисколько не сомневаюсь, что после таких моих слов Саша Савельев искренне возмутится: «Ты зачем славословие развёл?». Не в славословии дело, Саша! Дело – в принципе.

А то, что Савельев – не один (их, слава Богу, немало сохранилось – «лесных» людей), знаю великолепно. Они все устроены похоже. Когда в своем лесу они наводят порядок, то терпеть не могут не то что славословия – лишнего шума. И на дух не выносят красивостей. Еще больше их воротит от пафоса тех, кто раз в год, обычно в День Победы, радостно прибегает воспользоваться результатами этой грязной неблагодарной работы – по наведению порядка в наших лесах и болотах. Не надо Савельеву и его друзьям рассказывать про «Никто не забыт, ничто не забыто»! Потому что «Никто не забыт…» – тяжелый каждодневный труд. В том числе, в лесу и в болоте.

Всё-таки Савельев правильно поставил «диагноз» себе и своим друзьям: «Мы – похоронная команда». Похоронная команда в Богом забытых местах ищет и находит забытых людьми русских солдат. Похоронная команда – это не деланный лживый пафос. Это живые люди. Они, бывает, скорбят. Бывает, смеются. Бывает, делают глупости. Бывает, боятся. Они живут полной жизнью на своей заповедной земле. Вот и весь сказ…

А как именно день за днем, год за годом эта вполне живая похоронная команда доказывает себе и другим, что смерти вообще-то нет – есть лишь человеческое беспамятство! – вы узнаете из поисковых рассказов моего друга, замечательного рыбинского мужика Александра Савельева, поисковика Божьей милостью. И не ждите от этих рассказов мёртвой «кладбищенской» назидательности! Её здесь нет…

Серафим Берестов, журналист,
председатель правления
Благотворительного фонда «Солдатский храм»

О чем и о ком книга Александра Савельева? Лучше все-таки почитать…

Слёзы

В одну из поисковых вахт забрел я уж что-то очень далеко от своего лагеря. Бреду по лесу и вдруг вижу несколько свежих раскопов. «А-га, – думаю, - какой-то отряд тут работает. Верховых бойцов нашли». Прислушиваюсь к звукам в лесу, оглядываюсь. Может, кого из знакомых встречу?

Невдалеке слышу в кустах какую-то возню и невнятные голоса. Будто всхлипывает кто-то. Подхожу ближе. Две девчушки лет по пятнадцать-шестнадцать в раскопе трудятся – солдатика поднимают. И по чумазым мордахам слезы у них текут.

- Девчонки, что случилось? Обидел кто? – спрашиваю.

Увидев меня, обе зарыдали просто навзрыд. Слёзы ручьем, глину по пухлым щекам размазывают. Наконец, одна сквозь всхлипывания произносит:

- А почему они тут?.. Вот так?.. - и головой в раскоп кивает.

Кто такие «они», я сразу понял. А вот «почему»? Кто ответит?

Я не смог. Ушел…

Долго потом их вспоминал - рыдающих над солдатом, погибшим семьдесят лет назад.

«Умераю но не здаюсь»

Привал. Сидим с Машкой, пьем чай и о чем-то хахалимся. Из кустов, словно лось, с шумом и треском сучьев, вываливается Наиль, командир одного из отрядов Татарстана.

- Вы тут чай пьете, а я там нашел дерево интересное, - махнул рукой в сторону строящейся трассы Москва-Питер. И улыбка хитрая.

- Что за дерево? – скучно спрашиваю.

- Там нацарапано «Умираю, но не сдаюсь», - круглая морда Наиля широко улыбается. Не иначе, разыгрывает.

- Да ты, братка, гонишь! – не верю я. А сам думаю, что такая находка сравнима с надписями в Брестской крепости.

- Пошли покажу, сам увидишь.

Рядом с тропой, по которой не один год проходили на болото сотни, а то и тысячи поисковиков, стоит сушина. В войну это было дерево, по которому «колючку» протянули. Потом верхушку, видимо, снарядом снесло – остался обрубок метра два высотой. И по сухому стволу отчетливые буквы - «Умераю но не здаюсь».

Молча стоим и смотрим на эту надпись. Все трое в каком-то оцепенении. Мыслей и эмоций столько, что голова закипает.

Месяц назад в пятидесяти метрах от этой сушины нашли солдата с медальоном. Пономарев из Казахстана. Он эту не очень грамотную надпись сделал или какой другой боец, мы никогда уже не узнаем. Да это и неважно! Любой из десятков тысяч, сгинувших в этих болотах, мог и имел право так написать:

Умираю, но не сдаюсь!

Колодец

Лето выдалось сухим. За три недели накануне нашего приезда на вахту не выпало ни одного дождя. На нашей старой базе воронка, из которой в прошлом году мы воду черпали, пересохла. Поэтому решили ребята новый колодец прямо в болоте выкопать. Выбрали недалеко от лагеря подходящее место, копнули пару раз. А из ямы «куколки»* всплывают. Вот те раз! Парни постояли, репу почесали: «Боец, что ли? Надо же, без приборов и щупов, методом поиска «на дурака» солдата нашли!».

Дальше стали копать. А и не один оказался, а целых два. Такие дела…

В мемуарах ветеранов, выживших в Любанской операции, промелькнула фраза, что болото было завалено трупами. Похоже, что так оно и было на самом деле. Страшная картина!

Колодец в другом месте выкопали.

Солдат

Глухой и, одновременно, какой-то гулкий, тугой удар железа в человеческую кость…

Этот звук ни с чем не перепутаешь! Ни с камнем, ни с деревом. Металлический щуп уткнулся в останки солдата. Нашего. Советского. Даже с заткнутыми ушами этот звук дойдет до мозга через легкую вибрацию деревянной палки, на конце которой шомпол от «трёхи» или просто стальной пруток - через нервные окончания рук, по мышцам. Ты сразу понимаешь, что это. Как озарение! Или просто внезапное понимание произошедшего…

- Есть! Нашел!!! - и сердце удвоило частоту пульса. Так под щупом звучать может только кость. Любой поисковик, знакомый с работой этим простейшим инструментом, подтвердит: камень, дерево, металл, кость, лежащие в земле, под щупом звучат по-разному. Даже музыкальный слух иметь не надо.

Ну, вот ты и нашел меня, Солдат. Да-да, это ты меня нашел! Есть у нас такое поверье - что не мы вас, а вы нас ищите. И ждёте: каждый - своего.

Семьдесят лет ты ждал, пока я приду за тобой. Целая жизнь. Ты уж прости, браток, что припозднился я. Так вот получилось, что когда ты погиб, меня еще и в проекте не было. Но ты молодец. Дождался… Вот и встретились…

Ты ждал именно меня. Твоих товарищей вокруг, на этой поляне, уже подняли не один десяток. Каждый нашел своего. Вон сколько раскопов - и прошлогодних, и десятилетней давности. Бойня здесь жестокая была... Минами вас тут не меньше роты покрошили. И ты здесь лег - за Родину-за Сталина. Да за родной плетень….

Ну, что ж. Привет, Солдат. Кто ты, откуда?

Молчишь... Понятно... Ладно, покурим пока? Торопиться некуда. Не убежишь уж, наверное… Курил? Нет? Дед-ветеран рассказывал, что на фронте все курили. Русский табачок хвалил. “Забористый”, - говорил. А немецкий, трофейный, ругал. Хотя и им не брезговали. Дед у меня только в шестидесятых курить бросил. Когда внуков целый дом народился. Бабка ругалась, что дыму напустил, как паровоз.

Ну, что? Давай, выкапываться будем? Помогай. С чего начнем? Что тут у тебя? Ага, правильно я угадал - нога. Ботинки. Случаем, не «ленд-лиз»? Во, чекуха какая-то! Непонятно. Поистрепалась твоя обувка. Много, видать, по фронтовым дорожкам походить довелось. Какой размерчик? Не вижу. Стертая подошва. Ну-ка, с моим сапогом померяем...

Мой любимый размер. У меня тоже сорок первый.

М-да-а-а. Здорово же тебя шмальнуло! Кости ног переломаны. Вон и воронка рядом. Заплыла за столько лет. Еле заметна. Не беспокойся, брат. Соберу все обломки. Целого похороним. Не годится вот так-то вот, по частям, в поле лежать. Кто ж теперь знает, почему вас тут бросили, не похоронили. Бог им судья…

О-о! Ложка. Как обычно, в ботинке. Точнее, в обмотке. Это нам в кино про войну часто показывали, как наши солдаты все поголовно в сапогах воюют. А вы-то на самом деле в ботинках воевали. Хреново, наверное, было так воевать? Любая лужа - и ноги сырые… Хотя, когда в атаку бежишь, не до мокрых ног... Другое в голове: добежать, не струсить, хоть одного гада фашистского кончить. Ты вот не добежал.

А ложка-то не уставная. С узорчиком на черенке. Ты ее из дома, что ли, как память, взял? Сидишь, кашу из котелка ешь да мамку вспоминаешь… Или соседку-одноклассницу, в которую влюблен был. Да-а. Война все точки поставила. Недолюбил, не дожил...

Нацарапал хоть что-нибудь на ложке? Вижу-вижу, нацарапал. В затишье, в окопе сидел да инициалы царапал. Или пока в эшелоне из далекой Сибири или Алтая ехал. Я так понимаю, чтоб не стащил никто?

«П.П.К.». Ну и что? Нет бы всю фамилию нацарапал! Лень было? Теперь гадай, кто ты есть? Э-эх…

А, может, и не твоя ложка? От погибшего друга в наследство досталась? Все может быть. Недавно вон наши поднимали солдата из ячейки, а у того две ложки. И с разными инициалами. Поди разберись, чья где. А тут вы в окружении были, от одного к другому переходили и ложки, и котелки. Хорошую вещь зачем выбрасывать? Пригодится.

Вон как тебя! Какой осколок в колене сидит... Алюминиевый. Точно, от мины. «Восьмидесятка» прилетела, не иначе. А прилетела, скорее всего, во-о-он оттуда. Высотка небольшая, с ёлками. А рядом там гансовские позиции минометные стояли. Были и мы там. Посмотрели, как любители импортных артефактов там все уже раз пятнадцать перевернули за послевоенные годы. Всё какие-то раритеты на продажу ищут, дурни. Озолотиться хотят. Слух был, что в ямке даже миномет слегка поврежденный нашли. Может, даже тот самый...

Давай, Солдат, показывай, что там у тебя в брючных карманах. Да не обыскиваю я тебя! И не мародер я. Мне это всё без надобности. Разве что пионерам в музей. Или родственникам твоим отдать, которые про тебя, скорей всего, уже и не помнят. Хотя… всяко бывает. Это, конечно, если имя свое нам расскажешь. Тогда и их найдем. Привет передадим от деда-прадеда. И все содержимое твоих карманов к привету приложим. Ты вот и не подозревал, что твой ножик перочинный кому-то может святыней оказаться. А ведь так и бывает. Живут себе люди спокойно, и тут – бац!!! - родственник образовался, про которого и надеяться уже перестали, что когда-то найдется.

«Пионерам»... Да-а... Нет уже у нас ни пионеров, ни комсомольцев. Только коммунисты, да и те какие-то не совсем коммунисты. Да и страны той, за которую ты здесь погиб, тоже нет. Ты-то был пионером? А комсомольцем? Вот и я тоже был. И не жалею. Золотое время. Дома у «компа» да в «айфонах» своих не кисли. Больше все с друзьями! Нормальной пацанячей жизнью жили. Соревновались, кто больше подтянется или быстрей пробежит. На нынешних, «пепсикольных», глянешь и думаешь: «Ты вообще зачем хоть на свете живешь, бледнолицый ты мой, сколиозный? Есть цель- то в жизни, кроме нового гаджета да крутой тачки?». Тьфу!.. Не все они, конечно, такие. Но много их.

Что это за железку ты в кармане таскал? О-о! Так это же ключ от «максима». Ты, оказывается, еще и в пулеметном расчете состоял.

А-га, Солдат, курил ты все-таки! Прав был мой дед. Мундштучок какой интересный у тебя! Тоже что-то нацарапано… Хотя нет, ошибаюсь. Ничего не написано. Жаль! Ваши, бывало, и на мундштуках фамилии писали. Или инициалы. С табачком, видать, тяжко было. До последней крошки скуривали самокрутки. Вон, даже оплавился. Понятно дело. В окружении где махорочки взять? Не раскуришься.

А ремень у тебя брезентовый был. Угадал? Конечно, угадал. Как не угадать, если только пряжка ржавая от него и осталась. А вот подсумки кожаные хорошо сохранились. Крепкие, односекционные. Еще в Первую Мировую воевали с такими. А патронов, в отличие от табачка, много, видать, у вас было. Вон сколько ты их запас. А не случилось долго повоевать. Одной обоймы только и не хватает - той, которую зарядил.

Ах ты, зараза такая!!!

Да не, это я не тебе. Вон, видишь, обрезался. Что за ерунда? Стекла откуда?

А-а. Понятно. Фляга стеклянная разбитая. И какой мудрец придумал солдатские фляжки из стекла делать? Опять же, еще в Первую Мировую они были. На складах много их осталось, вот вам и выдали. А упал неловко – бздынь! - и утек трофейный шнапс....Жаль, что разбитая. Хороший сувенир был бы твоим правнукам. Сейчас палец пластырем заклею и продолжим.

Слышь, а ты вон какой прибарахлёный. Ложка, ножик, мундштук, фляга, патроны, ключ гаечный от «макса» в кармане. А это ведь я только половину тебя откопал. Может, и медальон в нагрудном кармашке имеется?

Что ж это тебя латыши-«эсэсовцы» не обшмонали? Эти же нищеброды ничем не брезговали. Немцы своих хорошо снабжали, а союзничков не очень жаловали. Вот они и мародерили убитых - и своих, и чужих. Я так думаю, что разодрало тебя осколками, лежал ты тут весь в потрохах да в кровищи, поэтому и подходить пачкаться не стали. Осколками-то тебя здорово нашпиговало. Уже горсть навыковыривал. Костей целых почти и нет. Перебиты все. И сгнили-растворились многие. Почва тут кислая. Кости растворяются быстрей, чем в других местах. А с вашим питанием кальция в скелет не густо поступало. Извини уж, Солдат! Что осталось, соберу, а уж что с водой утекло, не поймать мне. Молекулы выцеживать не умею. Да-а, время, время… Пораньше бы хоть на десяток лет!..

Ну вот, оказал себе первую помощь при осколочном ранении стеклом. Теперь можно и дальше продолжить наше не шибко веселое, но, тем не менее, перспективное занятие.

Я вот что подумал-то. Раз у тебя башмаки такие сношенные, значит, ты еще в сорок первом призывался на фронт? А если так, то и медальон у тебя должен быть. Их же только в сорок втором отменили. Ввели бумажные красноармейские книжки. От которых через пяток лет в этих болотах только воспоминания остались. А у тебя-то должен медальончик быть. Должен...

Так вот, не спеша, ножичком чистим, копаем, ковыряем, корни рубим-режем. Хороший инструмент - нож. Если лезвие широкое, как раз вот для такого дела удобно. И рукоять еще изогнутая - тоже хорошо, удобно копать. Не лопатой же тебя кромсать. И так уж досталось. Вон в груди еще два осколка сидят.

А это что ты мне такое даешь? Ничего себе! Кошелек?! Отлично! Как же я люблю в ваших кошельках рыться! Много интересного бывает.

Та-ак. Посмотрим, насколько ты богат. Судя по толщине кошелька, транжира ты был, Пулеметчик. Денег – всего 20 копеек тремя монетами. Хотя, может, и бумажные были, да сгнили за столько-то времени. А вот в другом отделении уже интересней. Бумажка тухленькая, но что-то там на ней написано. Еле-еле видно. Сложена несколько раз. Вон и штампулечка проглядывает. Похоже на почтовую печать. Письмо? Полевая почта? Хорошо бы! Это же имя, фамилия. Ох как не терпится самому попробовать развернуть! Да нельзя. Это уже нашим криминалистам работа. Они развернут, во всяких-разных лучах покрутят-повертят. Просветят со всех сторон и прочитают. В кошельках у вас и квитанции всякие бывали, и письма, и справки из госпиталя. Это же всё именные ведь документы. Так что, Солдат, есть у тебя шансы под своим именем похороненным быть. Есть!

Сейчас я твой тощий кошель упакую в пленку, чтоб не пересох, и продолжим. Не торопись. Солнце еще высоко. До вечера времени много. Да и что такое несколько минут по сравнению с десятилетиями?

Комары лютуют - спасу нет. Хоть весь «москитолом» вымойся. Они тут какие-то невосприимчивые к этим заграничным вонючкам. Чуть ли не насквозь пронзают. Натуральные волки. Тебя вот не кусают, тебе хорошо. А я уж весь исчесался. А вот скажи мне, как же вы-то на войне с этими гадами боролись? У немцев мази да порошки какие-то были против этих кровососов. А у вас? Или после недели немытой окопной жизни от вас такой аромат стоял, что они уже и близко не подлетали? Или по сравнению со вшами комары казались просто мелочью, не достойной даже шлепка?