Кардиограмма эпох в судьбе человеческой. О книге А.А Федотова «Хроники Зверландии»
Прочитав эту книгу в третий раз, невольно ловишь себя на мысли, что каждый раз впечатление от нее усиливается, кристаллизуется и становится совершенно другим. Не то чтобы книга стала восприниматься уж совсем по-новому, просто начинают доминировать совсем другие размышления, которые принципиально отличаются и от первого впечатления, и от второго, которое казалось как бы окончательным и не подлежащим развитию. Так думалось из-за предположения совершенно законного: книга эта — вещь независимая во всех смыслах — от всего и от всех, и, конечно же, от конъюнктуры момента. Ан нет! Жизнь уже в который раз подтверждает парадоксальный факт: литература, имеющая своим адресатом строго определенную читательскую аудиторию, со специфическим образом внутренней и внешней культуры, с обязательной — хотя бы ликбезовской грамотностью в области христианства и с текстом Священного Писания, вдруг становится, и не в первый раз, самой адекватной и точной картиной современного мира с его реальной и мифологической историей, с взлетом и крушением идеалов и «идеалов».
Счастлив тот, кто взял в руки эту книгу, требующую к себе человечного внимания и непридуманного соучастия, и прочитал ее, не торопясь и не отвлекаясь ни на какие позывы к важному и неотложному делу. Для тех, кто привык задумываться всерьез и надолго о происходящем вокруг, здесь есть все, чего просит сердце и требует совесть. «Хроники Зверландии» определены автором как сказка. Если честно: и от первого, и от последующих чтений ни разу не пришло в голову, что это то, что мы привыкли называть сказкой. В ней есть все признаки именно такого жанра, но не они определяют суть книги. Да стоит ли называть точно и терминологически отчетливо специфику такого произведения, автор которого меньше всего думает о соблюдении однолинейной литературной стройности и о канонических рамках написанного. Думается, что в основе книги лежит, прежде всего, мировоззренческое духовное состояние, прожитое неоднократно, и дошедшее до некричащего, но стойкого и неистребимого мироощущения. Оно, которое, как внутренняя молитва, не заслоняет ничего, что приходится делать самому или слышать от других. Прозрение писателя-человека, которое сложилось не из интеллектуально-логических интерпретаций и даже не из индивидуального осмысления истории, а из цельного человеческого опыта, в своей основе сугубо личностного и скрытого от всех других. В нем работают не принципы писательского профессионализма, а самые глубокие и загадочные, еще не названные человеческие возможности постижения мира во всей его неоднозначности, иррациональности и полноте.
Традиционный критик найдет в этой книге все, что тешит душу литературоведа, достойное и дифирамбов, и порицания. Но думается, что «Хроники», как и другие произведения этого автора, не укладываются в схему привычного литературного анализа, потому что написаны автором другого творческого поколения, которое не выдумывает и не сочиняет ничего, даже если и именует свое детище сказкой. Строго говоря, произведения А.А. Федотова в какой-то мере укладываются в понятие «нелитературная литература». Она, номинально оставаясь в рамках словесности, работает по более сложным и адекватным бытию творческим законам, подчиненным безусловному нравственному императиву, который зависит не от законнических предписаний, но целиком от сердечного разума и свободной воли автора.
Книга в целом и в деталях вызывает массу псевдотождественых иллюзий, аллюзий и аналогий из самых разных уголков исторического и культурного пространства человечества и нашей родной-преродной родины. Почти назойливо напрашиваются параллели с прошедшим и настоящим великой и несчастной страны, с которыми не всегда соглашаешься, а иногда внутренне резко споришь. Но всегда обнаруживаешь в коллизиях, кажущихся наивными и упрощенными, нечто несравненно более емкое, чем их первый внешний броский фабульный контур. Но это не мешает еще раз воочию проживать историю, которую по совести всякому неравнодушному читателю и не читателю положено неоднократно пропустить через свою душу. Чтобы судьба страны и всего активного человечества предстала перед сознанием уже не как текст, который можно убрать на полку, забыв о том, что в нем, а как сама реальность, сконцентрированная в притчах, фантастических и казусных ситуациях. Поэтому книга представляется скорее кодексом чести неравнодушной человеческой души, чем занимательным чтением.
Читая в третий раз, больше думаешь не о Спасителе и его трагической человеческой биографии, а о народе и его судьбе. Точнее, о том, кого принято называть народом в самых разных ситуациях. О том, что понятия «толпа», «масса», «быдло» и «народ» почти всегда намеренно и искусственно смешиваются в разных пропорциях, не давая кристаллизироваться ни одному из составляющих и занять свое надлежащее место в иерархии человеческих ценностей и уже творить нечто или как народ, или как не отвечающий ни за что охлос. Книга исключительно точно и широко показывает все прошлые и будущие срывы всех и вся, опирающихся на грех в своей сиюминутной и долгожизненной практике. Или на том, что маскируется под добродетель совсем непростыми и нерасшифрованными методами. Книга дидактична и в лучшем смысле педагогически выверена, но совершенно лишена и малейшей тени морализаторства. Такое взаимосочетание как бы противоположных свойств является одним из художественных парадоксов Алексея Александровича Федотова, способного объединить интеллект ученого с глубочайшей духовной культурой через личный жизненный опыт. И оставаясь, безусловно, именно писателем, он поднимает планку этого звания до высоких философско-мировоззренческих человеческих требований к самому себе. И к достойному читателю. Вынуждая переживших бездну горя и привыкших переносить любую боль, плакать, читая «Хроники Зверландии», и не стыдиться своих слез. И надеяться на реальное добро и счастье в судьбе своих потомков.
Книга такова, что ее не хочется обсуждать со случайным «единомышленником» или с тем, кто абстрактно и активно интересуется литературой вообще, независимо от ее герменевтического стержня. Ее можно от души и всерьез дать прочитать любимому человеку, которого знаешь не хуже себя, и которому желаешь только добра. Добра не в переносном или временном смысле. Добра навсегда. Дать неназойливо, так, что ему станет понятным то молчание или спартанское немногословие, которое необходимо сопровождает характеристику этого ясного и мужественного печатного раритета. Раритета как самого необычного честностью и глубиной текста, который навевает все, что есть в человеке, способном к сопереживанию выше бытового уровня: грусть, радость, надежду, гнев, слезы, смех и глубокую печаль сердечного покоя.
Счастливого и умного чтения всем! Автора — храни Господь! И дальнейшего ему творчества.
Ермилов Юрий Иннокентьевич,
преподаватель, изограф, арт-теоретик, лингвист
По материалам
aalfedotov.ru
Но потом они покаялись и все стало хорошо. Взрослым, наверное, понравится, в книге много юмора и отсылок к нашей истории.
Книга такова, что ее не хочется обсуждать со случайным «единомышленником» или с тем, кто абстрактно и активно интересуется литературой вообще, независимо от ее герменевтического стержня. Ее можно от души и всерьез дать прочитать любимому человеку, которого знаешь не хуже себя, и которому желаешь только добра. Добра не в переносном или временном смысле. Добра навсегда. Дать неназойливо, так, что ему станет понятным то молчание или спартанское немногословие, которое необходимо сопровождает характеристику этого ясного и мужественного печатного раритета. Раритета как самого необычного честностью и глубиной текста, который навевает все, что есть в человеке, способном к сопереживанию выше бытового уровня: грусть, радость, надежду, гнев, слезы, смех и глубокую печаль сердечного покоя".