Тяжелая ноша Анны Ахматовой
Странное дело — я долго пересматривала в книгах и интернете фотоснимки и портреты художников Анны Ахматовой, и не могла найти ни одной, где бы она смеялась. Ни одной! Но еще в пожилом возрасте, соглашусь, потери близких ей людей накладывали свой тяжелый отпечаток. А в юности? «А юность была — как молитва воскресная… // Мне ли забыть ее?». Неизменно сдержанна, с одинаково отрешенным выражением лица всю жизнь, словно воспринимала свое тело, как скафандр, временную одежду души на земле — такова Ахматова была всегда. Значит, то был не образ, не позерство, не игра в высокопарность и величие. Она такой родилась. С миссией «оставить след» в истории человечества.
Зачастую литературоведы грешат тем, что приписывают свои смыслы произведениям известных писателей и поэтов. И великие смыслы искусства, его сверхидеи, тут же превращается в домыслы. В связи с этим я не буду заниматься расшифровками Ахматовой, так как ни одна трактовка не будет стопроцентно отражать ее действительное тайное, межстрочное. Я всего лишь попытаюсь поговорить о том, где уже нашли золото, еще о другом возможном.
Начну с того, что напомню — Аня Горенко (настоящая фамилия Ахматовой) родилась в Одессе. Через год родители переехали в Царское Село. Так что детство ее практически все прошло под Петербургом. Эпоха Пушкина, поэзия Пушкина, место учебы Пушкина — эти «три кита» впитались впечатлительной особой, можно сказать, с молоком матери. Правда, мать Ани декламировала дома наизусть в основном оды Гавриила Державина. И в 11-ть лет девочка пишет свое первое стихотворение. Никто из многочисленных родственников и не предполагал, что это увлечение рифмой, в которой почти каждый дворянин что-нибудь излагал экспромтом в домашних альбомах друзей, выльется в постоянное служение Эвтерпе. Когда отец Анны, капитан 2-го ранга военно-морского флота, услышал о намерении дочери не только слагать, но и публиковать стихи, он потребовал не порочить его имя. В связи с чем и появился впоследствии татарский псевдоним — Ахматова (фамилия одной из прабабушек Анны). «Он говорил о лете и о том, // Что быть поэтом женщине — нелепость».
Собственно, ввел в поэтические круги Анну ее будущий супруг Николай Гумилев. Девушка согласилась на брак после нескольких предложений поэта — в 1910-м году молодожены отправились в заграничный медовый месяц. А еще через два года вышел первый сборник стихов Ахматовой — «Вечер». Но и это торжественное событие, как и рождение сына Льва тогда же осенью, не осветило весельем ее лица:
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
С тех пор Анна Ахматова пишет, казалось бы, много тоскливых, как и она сама, стихов, тут же вызывающих положительные отзывы критиков.
В общепринятой точке зрения девушка искала спасения от своих внутренних переживаний в смерти, просила о ней Бога, что в православии считается грехом. «Ты знаешь, я томлюсь в неволе, // О смерти Господа моля». Однако, скорее всего в такой впечатлительной натуре, какой несомненно была Ахматова, жили гораздо более широкие взгляды на мироздание. Добавим сюда щепотку моды того времени на спиритические сеансы, на повышенно утрированный интерес высшего общества к жизни после смерти, на женские обмороки. И поймем насколько сильной волей должна была обладать девушка, чтобы осознанно, каждую минуту жить с ощущением готовности отдаться в руки Бога, отметая все шарлатански любопытные гадания и предполагая, что за последней чертой ничего и нет:
Замечаю все как новое.
Влажно пахнут тополя.
Я молчу. Молчу, готовая
Снова стать тобой, земля.
Нет, Ахматова не умела быть легкокрылой «актрисой». Что чувствовала, то и говорила. Ей бы, как Зинаида Гиппиус, закатывать глаза и пудрить неискушенной публике головы — глядишь, и легче б жилось. Но не могла. Несла от начала до конца ношу свою, какой бы ни была, не пытаясь сбросить ее.
Я только крест с собой взяла,
Тобою данный в день измены, —
Чтоб степь полынная цвела,
А ветры пели, как сирены.
И вот он на пустой стене
Хранит меня от горьких бредней,
И ничего не страшно мне
Припомнить, — даже день последний.
«Акмеистический пессимизм» — так характеризуют вечную грусть Ахматовой специалисты слова, желая втиснуть ее самобытные и тонкопсихологичные созерцательные взгляды в какие-то рамки. А ведь она всего лишь опередила время, ведя откровенный, безыскусный разговор о личном с читателем. Анна Андреевна обожала творчество Иннокентия Анненского, который был известен своим постоянным поиском новых путей. Вслед за ним она царски неспешно шла в авангарде Серебряного века.
Много нас таких бездомных,
Сила наша в том,
Что для нас, слепых и темных,
Светел божий дом.
Эту «величественную поступь» ей, мужу ее, сыну и не простили новые постреволюционные власти. После расстрела Николая Гумилева как «врага народа» по сути без причины, стихи Ахматовой перестали брать в печать, за ней следили. «Муж в могиле, сын в тюрьме, // Помолитесь обо мне».
Все, что было дорого ее сердцу, даже если она никому никогда, словно Снегурочка Островского, этого не показывала, — все было растоптано и низвергнуто. «Походная кровать, застланная простым серым одеялом, две-три старинные редкие вещи, уже разрушающиеся, и она сама — спокойная, тихая, в черном. Гордая, как королева, простая и беззащитная в одно и то же время. — Так описывает Ахматову известная прима-балерина военного Ленинграда Татьяна Вечеслова. — Она была скромна и благородна. Достоинство и деликатность были ее природными качествами». Одному Богу известно, сколько слез было пролито этой скромной женщиной если не по мужу, так по сыну, который со временем привык как к само собой разумеющемуся положению арестанта и стал укорять мать, не всегда присылающей необходимые ему для научных работ книги. «Нет, я не выплакала их. // Они внутри скипелись сами».
Иной раз я думаю, что много в своей жизни упустила. Например, когда умер единственный потомок Ахматовой и Гумилева — Лев Николаевич Гумилев, мне было 19-ть лет. Если бы я настолько в том возрасте была погружена в литературу и историю своей страны, как сейчас, я бы обязательно нашла возможность его повидать! Тем более, что за два года до смерти Гумилева я несколько зимних дней провела в Ленинграде, где он и жил. Но тогда я всего лишь воодушевленно заучивала наизусть стихи Анны Андреевны, интересуясь этапами ее биографии поверхностно. Корю себя за такую беспечность молодости. Нельзя отрывать слова поэзии от судьбы поэта. Нельзя. Сейчас я то и дело, перечитывая знакомые строфы, обращаю внимание на год, сопоставляю с жизненными событиями, послужившими отправной эмоциональной точкой для их рождения, копаюсь в каждой буковке. Ну вот например я имею в своей домашней библиотеке два журнала «Новое слово» за 1914-й год. И в одном из них дается анонс сборника Анны Андреевны «Четки»:
Протертый коврик под иконой,
В прохладной комнате темно,
И густо плющ темнозеленый
Завил широкое окно.
Любопытно, что последнее четверостишие здесь представлено чуть в иной смысловой окраске, нежели дошло до моих современников: «А сердцЕ стало страшно биться, // Такая в нем теперь тоска…». Сейчас же повсеместно используется фраза «А сердцУ стало страшно биться». В каком случае была допущена ошибка, либо обе версии относятся к перу Ахматовой — для меня пока загадка, от которой я ищу ответ.
Кстати, в большинстве стихов Анны Андреевны присутствует зримо или подспудно обращение к Богу, что вызвало в 1946-м году возмущение партийного деятеля Жданова, назвавшего Ахматову в своем докладе «мечущейся между будуаром и моленной». Из-за чего ее исключили из Союза писателей СССР.
«Горят твои ладони,
В ушах пасхальный звон,
Ты, как святой Антоний,
Виденьем искушен».
Конечно, обличительная ждановская речь имела целью наказание за безыдейность, была еще одним камнем, брошенным в хрупкую женщину, несущую трагическое бремя потерь и разлук. И, полагаю, именно сильная христианская вера давала Ахматовой сил, чтобы не сломаться. «Если Ахматова была в Москве в день большого православного праздника, она всегда мне звонила утром по телефону и поздравляла. Для нее праздники, православная традиция, церковь много значили, — рассказывал в мемуарах известный российский лингвист и академик РАН Вячеслав Всеволодович Иванов, — специально мы об этом не говорили; как и многое другое, это подразумевалось». «А ведь 87-летний Вячеслав Всеволодович сейчас живет в Москве!» — тут же заглянув в википедию увидела я и решила во что бы то ни стало попробовать встретиться и пообщаться с одним из легендарных людей той грозной и страшной, но все-таки «серебряной», эпохи…
Читайте далее:
Узнайте условия публикации статей на сайте Зёрна.