Дмитрий Мережковский и «Новая церковь»
О личности философа Дмитрия Мережковского у нас в стране заговорили во время "перестройки" 1990-х годов. До тех пор он был одинаково чужим и в России, и в Европе, куда эмигрировал после революции. "В России меня не любили и бранили; за границей меня любили и хвалили; но и здесь, и там одинаково не понимали моего", — писал Дмитрий Сергеевич коллеге-мыслителю Николаю Бердяеву. Собственно, Бердяев-эмигрант был таков же - неоднократно идентично признавался в том, что чужой и там, и тут. Так что же было в их идеях сложного для восприятия другими, несвоевременного может? Что они хотели донести человечеству и вручить, как эстафету мировоззрения? Это безусловно огромный пласт в русской культуре. Но попробую вложить свою малую толику в отодвигание туманной завесы.
Дмитрий Сергеевич Мережковский — русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель.
Во-первых, необходимо вспомнить трактовку Платона о том, что философ есть не только формирователь постулатов всеобщей мудрости и взглядов на бытие человека, а и борец. Был ли Мережковский борец? Как характеризуют его знакомые? Как сухого, бесчувственного "человека в футляре". Он практически никогда не проявлял эмоций в разговорах, но всегда и к месту у него была заготовлена известная распространенная цитата. Он доставал их внезапно, словно из-за пазухи и едко бросал в спор собеседников. Стало быть эрудиция данной исторической личности была отменная и принципиальную точку зрения принимал. И если мы посмотрим в исторических справках - последователем какого философского учения был Мережковский, то увидим - позитивизма, то есть когда изучение каждого знания должно базироваться на совокупности наук. Сам же писатель, как ни странно, позитивизм в своих работах не жаловал.
Философия Бердяева же зиждется на персонализме. И это учение, считающее человеческую личность высшей духовной ценностью. Можно ли объяснить ощущение чуждости всему, противопоставления самого Николая Александровича окружающему миру и вследствие этого одиночества - принципами персонализма? Конечно да. Он провозглашал Свободу и Творчество, но равных своей широте мировосприятия не находил. В обществе осознанно или бессознательно жили люди, нацеленные на желание подчинить другую личность себе так или иначе. Равноправие, провозглашаемое коммунистами в 1917-м году, изначально показалось и Бердяеву, и Мережковскому необходимым в излечении закабаленного сознания человека. Но оба сбежали из России от страха перед натиском агрессии голодных, желающих отмщения и власти, неуправляемых масс. Отсюда делаю вывод, что и Мережковский был все-таки персоналистом.
Мир равных возможностей снова маячил где-то далеко-предалеко и как утопичная сверх-идея. Может быть, цивилизация мира была погрязшей в духовном каннибализме? И только сейчас мы мелкими шажочками учимся и учим терпимости друг к другу, погашая внутренний энергетический позыв к игре в "победу и порабощение"?
Во-вторых, если говорить об отношении к Богу, то тут дорожки Бердяева и Мережковского разошлись как у героев пьесы Антона Чехова "Вишневый сад" Раневской и Лопахина. Бердяев был глубоко предан православной церкви, как бы она ни была. Мережковский считал перемены необходимыми.
Зинаида Гиппиус, поэтесса и супруга Мережковского, писала о том, как однажды, в октябре 1899-го года в селе Орлине она была занята расшифровкой разговора о Евангелии и вдруг к ней зашел Дмитрий Сергеевич со словами: "Нет, нужна новая Церковь". Подверженная мистицизму, Гиппиус развивает активную деятельность, схожую с весьма модными тогда спиритическими ритуальными салонами. Говоря о "новой церкви", имел ли в виду немногословный и сдержанный Мережковский именно то, во что это вылилось усилиями приземленной Гиппиус и молодого друга семьи Философова? Во всяком случае хорошо, что до нас дошли письменные труды Дмитрия Сереевича, в которых он полноценно раскрывался, как на исповеди перед Богом и потомками, без чьего либо посредничества. Исследователи не случайно трактуют Мережковского как религиозного философа. Все его детство прошло в окружении повышенной семейной набожности. Большинство его стихов и прозы - это обращение к Богу, разговор с ним или о нем:
"Везде я чувствую, везде,
Тебя Господь, - в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине моей души".
Но почему же тогда православный от головы до пят Мережковский желал новую церковь? Ответ на этот вопрос расположен на страницах "Грядущего хама": "Христианство обмелело и успокоилось в покойной и каменистой гавани реформации". Мещанство - вот, по мнению автора, тот реальный бог, которому молились на западе, и к мещанству же устремились русские революционеры. И в этом он видел страшную беду всего общества мира. Новая, преобразованная, отказавшаяся первой от мещанских целей и интересов, церковь, считал Мережковский, должна излечивать людей духовно, повести за собой. Церковь должна быть в авангарде, а не идти на поводу у интересов хоть самодержавия, хоть народовластия. Вот как он писал: "В первом царстве - Отца, Ветхом завете, открылась власть Божия, как истина; во втором царстве - Сына, Новом завете, открывается истина, как любовь; в третьем, и последнем царстве - Духа, в Грядущем завете, откроется любовь, как свобода. И в этом последнем царстве произнесено и услышано будет последнее, никем еще не произнесенное и не услышанное имя Господа Грядущего: Освободитель".
Богословие в интернет-магазине Зёрна
Поэтесса и писательница Ирина Одоевцева неоднократно посещала с мужем, поэтом Георгием Ивановым, супружескую чету Гиппиус - Мережковский в Париже. Главной чертой Дмитрия Сергевича она называет "умение концентрироваться и постоянное, никогда не ослабевающее устремление всех мыслей и воли к одной цели: к созданию Царства Духа, к преображению души". Было это в 20-х годах XX-го века.
Любопытно, что Мережковский никогда не отрекался от православия. Но чего только он не натерпелся в связи со своими взглядами на совершенствование церкви! И отлучить его пытались, и в ереси обвиняли, и с сектантством связывали. А по сути - он пытался удержать себя и человечество от крайностей, брал на свои плечи тяжелую ношу ответственности за судьбу мира и... каждый день дисциплинированно писал по несколько часов, рассуждая о проблемах общества, которые оно не желало замечать.
Был ли Мережковский первым, кто заговорил о "Третьем завете"? Нет, задолго до него итальянец Иоахим Флорский, еще на стыке XII - XIII веков, вербовал в свое "братство" христиан. Правда, он придерживался монашеского аскетизма - своего рода персонализм зачаточной стадии в части самоотречения человека от мещанской зависимости. И сегодня, спустя несколько десятилетий после смерти философа Дмитрия Сергеевича Мережковского, в России появились приверженцы той идеи, как, к примеру Сергей Тороп (Виссарион), собравший вокруг "Церкви последнего завета" целую общину под Красноярском. Мир творчества и ремесел, вокруг которого здесь все и строится, не есть плохо. Но от прогнозов я воздержусь. Миллионы людей современных мегаполисов живут в совершенно ином измерении, погруженными в потребительство и стяжательство. Вопросы религии серьезно волнуют лишь малую часть населения земного шара. Так что говорить о революционных требованиях верующего христианского населения изменить церковь не имеет никакого смысла - никто на баррикады за "Третий завет" не пойдет. По большей части - из-за отсутствия твердых устоев веры, по меньшей - из уважения к истории христианства, его традициям. Хорошо, что так. Ведь никогда не известно заранее - принесут ли плоды деревья нового сада после выкорчеванного старого. Да и какими они будут...
Руденко Юлия, публицист
Читайте далее:
Узнайте условия публикации статей на сайте Зёрна.