Расстрел священника

Расстреливали отца Матвея /в годы «красного террора» - ред./, как уж повелось, на старом городским кладбище, от чека недалеко безлюдно, так как давно никого здесь не хоронили. И от рынка кладбище отгорожено высокой каменной стеной. Словом, очень удобно. Ночью перед расстрелом над городом бушевала майская гроза. С неба изливались потоки воды совсем как при потопе. То и дело в землю били молнии, да сухо трещал и бухал гром. Утро выдалось погожим. Ярко светило солнце, пахло свежей зеленью и пыльцой с цветущих одуванчиков. На кладбище в зарослях черемухи залихватски посвистывал соловей, с Оки тянуло прохладой, да где-то далеко-далеко тоскливо стонали чайки. Мир Божий жил своей жизнью словно и не замечая глупую суету людей. Отец Матвей невольно улыбнулся всей этой красоте и чистоте. Может оттого, что в радующейся весне природе виделся ему надежный залог новой жизни.

В отличие от него комендантский взвод, призванный привести приговор в исполнение, был всему этому не рад. Солдатики лениво переминались с ноги на ногу то ли от холода и сырости, а может от чего другого. В их лицах легко читалось напряжение, некоторые нервно курили. Долговязого Коли-Николы не было. Он был отправлен на губу за отказ исполнять приговор. Не было и его товарища Степана, но по более прозаичной причине. Выпал сегодня Степе наряд по кухне на радость самому и на зависть товарищам. Не прибыл пока на место и товарищ Котов. Но здесь ясное дело начальство всегда задерживается, - рассудили бойцы. Только от этого легче не стало. Сосет где-то под ложечкой, никуда не деться. Это не на гражданской по белякам палить из трехлинейки. Вот он перед глазами всем известный поп Матвей. Стоит у каменной стены твердо, не горбится. Лицо светлое, то ли солнцем подсвечено, а может чо еще.  Глаза у него голубые и в небо глядят, да еще улыбка, которую и вынести невозможно. Где-то справа за кустами сирени скрипнула железная калитка.

-  Товсь! – скомандовал взводный, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, словно раненая утка. Взвод выстроился. Вот и товарищ Котов. Лицо бледное, глаза красные, воспаленные от бессонницы. Как-то сразу в чистом утреннем воздухе резанул запах перегара.

«Значит, пил вчера», - догадались бойцы. Кто-то вздохнул, может от зависти, а может…

-  Давай что ли, - хриплым голосом скомандовал Котов своему малоприметному, но извечному помощнику Максименко, тенью маячащему за спиной. Максименко не выступая наперед, достал из нагрудного кармана мятую бумажонку и начал читать:

-  По приговору… за контрреволюционную деятельность и агитацию…

Чтение отец Матвей не слушал. Он лишь перестал смотреть на чистое голубое небо, а начал разглядывать начальника чека. Глядел на него священник с сожалением и даже с жалостью, как это отметил про себя Котов. «Отчего это он на меня так уставился, гад? - промелькнуло у него в голове. – Ему сейчас в могилу дорога, а он смотрит». Взгляд отца Матвея не на шутку разозлил чекиста. Он покраснел и обернувшись злобно зыркнул на Максименко. «Читай что ли быстрее», - говорил его взгляд.

-  … к расстрелу, - закончил чтение Максименко, и зачем-то аккуратно сложив ненужную теперь бумажонку, убрал ее в карман.

-  Давай что ли, - уже взводному скомандовал Котов.

-  Товсь! – бодро отозвался взводный.

Сухо лязгнули затворы, а через мгновение треском и пороховым дымом обозначил себя оружейный залп. После залпа Котов покраснел еще сильнее. Отец Матвей стоял и по-прежнему улыбался живой и здоровый. Ни одна пуля попа не задела лишь правая рука, творившая во время расстрела крестное знамение, получила незначительную царапину. Котов бешено сверкая глазами смотрел то на взводного, то на взвод.

-  Я вам, падлы! – прорычал он на солдат.

-  Товсь! – скомандовал перепуганный взводный. Снова треснул залп и опять ни одна пуля не задела отца Матвея.

-  Суки! – срываясь на крик захрипел Котов. – Всех под трибунал!

Рука наччека потянулась к кобуре с надежным другом маузером.

-  Не ругай солдат. Не будут они по мне стрелять. Сделай все сам, - отрезвил его спокойный голос отца Матвея.

-  Сам? – глупо переспросил его наччека. – Ах, ты сволочь поповская! Ты думаешь, рука чекиста дрогнет?

Дуло маузера, повернув от взвода, нацелилось на отца Матвея.

-  Бог тебя простит, - сказал священник и широко осенил себя покрасневшей от крови рукой. Щелкнул выстрел, что-то звякнуло.

-  Господи! А поп-то живой! – воскликнул кто-то из солдат.

-  Матерь Божья! - вымолвил еще кто-то.

Бойцы торопливо крестились. Растерянный Котов вертел в руках верный маузер. Осечки не было, это точно. Тогда что? Может, и вправду его Бог бережет?

-  Товарищ Котов, крест это, - вкрадчивым голосом по-прежнему из-за спины подсказал ему Максименко.

-  Что крест? Ну, крестился он, я сам видел.

-  Да не тот, - снова поправил наччека Максименко и показал пальцем на грудь отца Матвея. – Вы, извиняюсь, товарищ наччека попу в крест попали.

Котов перевел взгляд туда, куда указывал ему помощник. В утреннем солнце иерейский крест отца Матвея сверкал словно золотой. На его правой перекладине явно читался след от пули.

-  Вы ему в голову стреляйте, так вернее, там креста нету, - подсказал угодливый Максименко. И снова на старом кладбище грохнул выстрел.

Тело священника похоронили тут же у каменной стены. Могилу рыли всем взводом. Земля после ночного дождя была мягкой как пух, и дело это для здоровых мужиков было несложным, но копали почему-то медленно. Копали все, каждый сменяя друг друга аккуратно не спеша и молча. Потом засыпали землей и сделали небольшой холмик. Немного постояли, сняв фуражки, да пошли с кладбища по-прежнему молча не куря и не матерясь. К старой каменной стене на городском кладбище со временем стали приходить люди. Кто-то ночью поставил деревянный крест, кто-то приносил свечи и зажигал их. Крест чекисты ломали, но он появлялся снова.

Константин ПЕВЦОВ

См далее -  Подвиг Новомучеников и Исповедников земли Подмосковной. Книга для чтения