О толстовстве Сергея Есенина

В конце лета 1912 г. Александр Никитич Есенин привозит своего сына в Москву и устраивает на работу в мясную лавку купца Крылова, где он сам трудится с 13 лет. Ко времени приезда Сергея Александр Никитич работал в лавке уже приказчиком. Как писала А. Есенина: «Исключительно честный, он был очень вежлив и выдержан с хозяином и покупателями, пользовался большим уважением».
В планах отца было к осени определить сына на учебу в Московский учительский институт. Однако Сергей Есенин не мыслил себя вне творчества, вне поэзии и, хотя очень уважал отца, все-таки пошел с ним на конфликт и со временем ушел с работы в лавке и устроился  сначала продавцом в книжный магазин, а потом в типографию И.Д. Сытина сначала экспедитором, а потом помощником корректора.
Попав в Москву, а тем более на знаменитое во всей России предприятие, Есенин чувствовал себя стеснительно. Застенчивым, робким, со светлой душой запомнился он некоторым работникам типографии. «Вербочный херувим» — так называли они его вначале. Однако это определение звучало как насмешка в устах так называемых «революционных пролетариев», вовлекших неопытного деревенского паренька в антиправительственную деятельность. Есенин, склонный к приключениям, стал тайно распространять социал-демократическую нелегальную литературу и из «вербочного херувима» превратился в объект наблюдения Московского охранного отделения под кличкой Набор.
Казалось бы, под влиянием «передовых идей» Сергей Александрович должен был отказаться от «устаревшего» православного мировоззрения, ведь социалисты пропагандировали атеизм. Но его внешняя деятельность, связанная с распространением нелегальной литературы, говорила больше о доверчивости юного поэта, нежели о серьезном увлечении социалистической идеологией. Внутренняя жизнь Сергея Есенина, его духовные искания были связаны с верой во Христа. Так, в письме к своему лучшему другу по церковно-учительской школе Грише Панфилову он пишет: «Читаю Евангелие. Христос для меня совершенство. Но я не так верую в Него, как другие. Другие веруют из страха, что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одаренного светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему». 
В этом утверждении можно увидеть влияние на поэта  толстовского учения, в котором Христос низводится до уровня человека, обладающего высшими морально-этическими принципами. Впервые Есенин познакомился с учением Толстого еще в Спас-Клепиках на литературных вечеринках в доме Пафиловых, где, в частности, обсуждалось произведение Л. Н. Толстого «В чем моя вера». И, надо же,  книги именно этого писателя начал вычитывать Есенин устроившись помощником корректора в типографии Сытина. 
Захваченный толстовским учением Есенин в другом письме к Панфилову высказывает  уже прямо еретические суждения: «Итак, я бросил есть мясо, рыбы тоже не кушаю, сахар не употребляю, хочу скидывать с себя все кожаное, но не хочу носить названия «вегетарианец». К чему это? Зачем? Я человек, познавший Истину, я не хочу носить более клички христианина и крестьянина, к чему я буду унижать свое достоинство? Я есть ты. Я в тебе, а ты во мне. То же самое хотел доказать Христос, но почему-то обратился не прямо, непосредственно к человеку, а к Отцу, да еще небесному, под которым аллегорировал все царство природы…» 
Эта смесь пантеизма (отождествления Бога и природы) и толстовства показывает, насколько запуталось сознание восемнадцатилетнего Есенина, попавшегося в сети «богоискательства», распространенного среди интеллигенции того времени. 
Однако в душе он оставался преданным вере своего народа. Об этом говорит тот факт, что он любил слушать и петь духовные песни, которые в своей мастерской организовывал его друг, скульптор С. Н.  Коненков. Как вспоминал он в книге «Мой век», Есенин любил петь песни об «Алексии, человеке Божьем, о премудрой Софии и трех ее дочерях — Вере, Надежде, Любови». 
Пел Есенин об Алексии и вспоминал странников, останавливавшихся на ночлег в его родном, константиновском доме. Пел о Вере, Надежде, Любови — вспоминал Казанскую церковь с приделом в их честь. 
И еще творческий процесс, работа над православными стихотворениями помогали ему возвращаться к религии своего народа.
Особенно это проявилось в поэме о святителе Николае «Микола», над которой Есенин работал в 1913-1914 г.г. Это поэма о реально существовавшем в истории человеке — Николае, архиепископе города Миры (страны Ликии), сошедшем с неба и творящем на земле чудеса. А если уж архиепископа Есенин возвел до уровня чудотворца, то низведение Христа до уровня простого человека было для Есенина неестественным. 
Что же касается «клички христианина или крестьянина» (слово «крестьянин» произошло от «христианин»), то поэт позднее в своем творчестве гордо заявлял:
У меня отец крестьянин —
Ну, а я — крестьянский сын.
В 1915 г., стремясь войти в большую литературу, Есенин приезжает в столицу России — в Санкт-Петербург. Здесь он встречается с общепризнанным поэтом Александром Блоком, читает ему свои стихи, в частности ставшее ныне классическим стихотворение «Гой ты, Русь, моя родная...»     
«Стихи свежие, чистые, голосистые», — записал Блок в своем дневнике.
Знаменитый поэт рекомендовал Есенина петербургским литераторам как талантливого крестьянского поэта-самородка. Благодаря этой авторитетной рекомендации Сергея Александровича стали печатать в столичных журналах и принимать в лучших литературных салонах, в частности З. Гиппиус и Д. Мережковского, где преобладала характерная для того времени религиозно-мистическая философия «богоискательства». Либеральная интеллигенция пыталась соединить социалистические идеи с религией. В этом направлении она проявляла большой интерес к сектантству, видя в нем выражение народного социального протеста. Известно, что, например, такие вышедшие из старообрядчества секты, как хлысты, духоборы, молокане, поставляли себя вне официальной Церкви, не признавали ее обряды, авторитета священников, не делились на клир и мирян. Либералы видели в этом народное проявление «свободы, равенства, братства».
Но главное, что увидели в учениях сектантов литераторы и философы «серебряного века», — это возможность построения Царствия Божия на земле путем воплощения Христа в избранных людях. В одном из сектантских «пророчеств» того времени говорилось: «Вот сойдет с облаков наш Жених, в нас внидет, а вместе с Ним — и горний Иерусалим. Так небесность сочетается с земнотой и всякая видимая наша плоть будет преображена и освобождена от рабства тлению на тысячу лет. Наше земное обиталище будет благословенно и светом овеяно навсегда». 
Попав под влияние таких выразителей «народных верований», как А. Белый и Д. Мережковский, вращаясь среди петербургской интеллигенции, философствующей в русле сектантской религиозной мистики, Есенин, конечно же, подвергся большому искушению. Но, как справедливо замечает О.Е. Воронова, «…Есенин, в отличие от Блока, Белого и Клюева, не дает сектантскому искушению даже на время завладеть своим сознанием». 

Игорь ЕВСИН.

См. далее: "Сергей Есенин. Путь к Богу"